Подняв голову и уперев локти в стол, я увидела, как Каспар зашел за стойку и, тихо чертыхаясь, начал рыться в шкафу в поисках еще одной чашки. Сказав, что вернется через минуту, он вышел. Снова положив голову на руки, я прислушалась к собственному дыханию и еле различимому шуму пара, выходящего из носика чайника. Больше до моего слуха не доносилось ни одного звука.
Сквозь волосы, закрывшие мне лицо, я увидела входящего Каспара. У него в руке была покрытая пылью бутылка со спиртным.
— Отличный скотч урожая 1993 года. Последняя бутылка в подвале, поэтому не говори отцу. Он очень любит свои запасы.
А я-то думала, что они держат гробы в винных погребах.
Мгновенно сорвав крышку, Каспар запрокинул голову и сделал несколько больших глотков. Обычный человек на его месте уже повалился бы на пол от опьянения, но Каспар не был обычным человеком.
— Я же сказала, что хочу чая, а не виски!
Он резко поставил бутылку на стойку, не сводя с меня взгляда. Не удосужившись добавить молока и сахара, принц подвинул ко мне чашку с дымящимся напитком. Через мгновение он оказался рядом и аккуратно забрал чашку у меня из рук.
— Поверь, после такого дня тебе это просто необходимо, — сказал Каспар, наливая скотч в чай. — Ты выглядишь так, словно встретила призрака. У скотча нормальный вкус, не надо морщиться.
Я осторожно взяла чашку и, сделав глоток, едва не выплюнула чай на пол. Привкус дыма в сочетании с травяным отваром был отвратителен. С трудом проглотив чаи, я почувствовала, как он обжигает горло причем дело было не в температуре. Комната совершила саль-то и замерла на месте. Чтобы не рухнуть на пол от головокружения, я сосредоточила внимание на Каспаре, который приканчивал бутылку скотча, сидя на стуле и посматривая на меня с легкой тревогой. Я поставила почти полную чашку на стойку, все еще чувствуя себя нехорошо.
— Больше не хочу.
Напиток не справился с задачей: слезы так и норовили брызнуть из глаз. Положив подбородок на сложенные руки, я закрыла глаза, надеясь, что не расплачусь.
— Боже…
Я приняла решение, и от этого мне было плохо. Только что я бросила больную, беззащитную сестру, а также семью и друзей, не говоря уже об образовании и нормальной жизни.
И что я выбрала вместо всего этого? Королевство, наполненное больными, извращенными, своенравными существами, питающимися кровью людей, а также эгоистичного четвертого сына короля Владимира, который однажды должен был занять его место.
— Должно быть, я сошла с ума.
Однако мысль о том, что я могла все это бросить, заставляла мое сердце сжиматься — то ли от радости, что я осталась, то ли от досады, что не ушла.
Я мысленно застонала, привалившись к стойке и ощущая на себе взгляд Каспара. Он сидел рядом и давился от смеха. Сквозь спутанные волосы я видела, как мерно поднимается и опускается его
грудь. Что со мной происходит?
Полагаю, это можно назвать стокгольмским синдромом, —
отозвался внутренний голос. — Поздравляю.
Я еще не стала пустоголовой идиоткой, — огрызнулась я, вдруг подумав, что, если бы у моего внутреннего голоса были плечи, он бы ими пожал.
— Еще нет.
— Что я наделала? — спросила я, ни к кому, собственно, не обращаясь, просто проговаривая мысли вслух. — Я бросила Лили,
бросила ее и все остальное ради…
— Ради чего? — отрывисто перебил он, а его глаза снова стали серыми. — Почему ты осталась? У тебя был шанс стать свободной, но ты прибежала назад! — Его тон заставил мое смущение исчезнуть, уступив место более неприятным чувствам.
— Ты зол, — тихо сказала я спокойным голосом и подошла к нему. Он встал и сложил руки на груди, не давая мне приблизиться к нему вплотную. — Почему ты злишься, Каспар? Ты ведь получил, что хотел? Человеческую игрушку на продолжительное время, с которой можно играть и которую можно помучить, сломать и выбросить, как ты поступаешь с другими, потому что не можешь смириться с фактом, что тебе самому больно глубоко внутри. В этом ты похож на отца.
Закончив говорить, я очень удивилась, что смогла такое сказать.
Да как он смеет злиться? И с чего ему вообще на меня дуться?
Каспар ничем не выдал чувств, которые обуревали его. Изумрудные глаза следили за мной на удивление спокойно, пока я подходила к нему, понурившись, но в них было осуждение. Голос Каспара был ровным, словно ему хотелось объяснить мне причину своей ярости понятными словами, как непослушному ребенку.
— Я зол, потому что дал тебе шанс, Виолетта, дал тебе то, что ты так хотела. Но ты не приняла моего дара. Теперь ты застряла здесь и пожалеешь об этом…
— Не пожалею…
— Пожалеешь. Ты все потеряла и знаешь это, верно? Твоя цель была остаться человеком, но теперь она недостижима, потому что вопрос не в «если», а в «когда». — Он покачал головой. — Я не знаю, что мне думать о тебе теперь.
Я встала на цыпочки, вытянувшись во весь рост, и смело взглянула в его глаза, которые теперь стали красного цвета.
— Это не так! По крайней мере я не так жестока, как ты. Я никогда не знала, что думать о тебе. Сейчас ты заботишься обо мне, а через минуту уже ненавидишь меня. Определись наконец, как я, черт побери!
Я отвернулась, но он схватил меня за плечи и повернул к себе
— У меня есть весомая причина быть таким, какой я есть. бя такой причины нет! Почему ты решила остаться?
Я прищурилась.
— Какая тебе разница?
— Почему мне должно быть все равно?
_ Хорошо, я не знаю, почему осталась. Был момент, когда мне